— Но, папа, — смотри.

Мужчина сделал несколько мелких шагов и скоро определил, что это падает.

— Топливо, — сказал он.

— В каком смысле?

— Топливо, — повторил он. — Топливный бак. — Лысый человек в расчлененной пижаме. — Они сожгли весь керосин из этого бака и избавились от пустой емкости. Глядите, вон еще один.

— И вон!

Дети есть дети, и через секунду они усердно выискивали в небесах пустые баки, опускавшиеся на землю.

Первый бак приземлился с гулким стуком.

— Папа, можно, мы возьмем его себе?

— Нет. — Разбомбленный и оглушенный, этот папа явно был не в настроении. — Мы не можем его взять.

— Почему?

— Я спрошу своего папу, нельзя ли мне его забрать, — сказала другая девочка.

— И я.

Прямо посреди каменных обломков Кёльна компания ребятишек собирала пустые топливные баки, сброшенные врагом. А я, как всегда, собирал людей. Я устал. Год между тем не дошел еще и до середины.

ПОСЕТИТЕЛЬ

Нашелся новый мяч для уличного футбола на Химмель-штрассе. Это была хорошая новость. Другая была несколько тревожная — к ним двигался патруль НСДАП.

Они обходили весь Молькинг, улицу за улицей, дом за домом, и теперь стояли у лавки фрау Диллер, наскоро перекуривая и готовясь продолжить свои дела.

В Молькинге уже имелась кучка бомбоубежищ, но вскоре после бомбардировки Кёльна решили, что еще несколько городу не повредит. И вот НСДАП проверяла каждый дом и подвал в Молькинге, выясняя, может ли он стать кандидатом в убежища.

Издалека за инспекцией наблюдали дети.

Они видели, как над стайкой партийцев вился дымок.

Лизель только что вышла и сразу направилась к Руди и Томми. Харальд Молленхауэр побежал за улетевшим мячом.

— Что тут такое творится?

Руди сунул руки в карманы.

— Партия. — Он смотрел, как его дружок выковыривает мяч из палисадника фрау Хольцапфель. — Проверяют все дома и кварталы.

Моментальная сухость охватила рот Лизель изнутри.

— Зачем?

— Ты что, вообще ничего не знаешь? Расскажи ей, Томми.

Томми растерялся:

— Ну, я не знаю.

— Вы оба безнадежные. Нужно больше бомбоубежищ.

— Что — подвалы?

— Нет, чердаки. Конечно подвалы. Боже, Лизель, ты и впрямь тупица, а?

Мяч вернулся в игру.

— Руди!

Руди повел мяч, а Лизель так и стояла столбом. Как вернуться домой, не вызвав подозрений? Дым у магазина фрау Диллер почти растаял, и компания мужчин начала рассеиваться. Знакомым жутким порядком накатила паника. Горло и рот. Воздух стал песком. Думай, думала она. Давай, Лизель, думай, думай.

Руди забил гол.

Далекие голоса поздравляли его.

Думай, Лизель…

И она придумала.

Точно, — сказала она себе. — Только надо все чисто проделать.

Партийцы продвигались по улице, рисуя на некоторых дверях краской буквы LSR, а мяч порхал по воздуху — и прилетел к одному из ребят постарше, Клаусу Беригу.

Парень развернулся с мячом — и в этот миг налетела Лизель, и они столкнулись с такой силой, что игра автоматически остановилась. Мяч покатился в сторону, а все игроки сбежались. Лизель одной рукой держалась за содранное колено, другой — за голову. Клаус Бериг держался за правую голень, морщась и сквернословя.

— Где она? — прошипел он. — Я ее убью!

Убийства не будет.

Хуже.

Добродушный партийный инспектор видел происшествие и исполнительно затрусил к компании.

— Что тут случилось? — спросил он.

— Да она бешеная. — Клаус показал на Лизель, и мужчина помог ей подняться. Табачное дыхание партийца насыпало перед лицом девочки прокопченный песчаный холм.

— Не похоже, что ты вообще сейчас сможешь играть, детка, — сказал он. — Где ты живешь?

— У меня все нормально, — ответила она. — Правда. Я сама могу дойти. — Главное — отвали от меня, отвали!

Тут и вмешался Руди, вечный вмешивальщик.

— Я помогу тебе дойти, — сказал он. Ну почему бы ему для разнообразия не заняться своими делами?

— Правда, — сказала Лизель. — Ты играй, Руди. Я справлюсь.

— Нет, нет. — Его было не свернуть. Вот упрямец! — Это ж минута-две.

Ей снова пришлось думать, и снова у нее получилось. Руди принялся ее поднимать, и она заставила себя упасть еще раз, на спину.

— Папу, — сказала она. Небо, заметила девочка, ослепительно синее. Ни намека на облако. — Можешь привести его, Руди?

— Сиди тут. — Обернувшись направо, он крикнул: — Томми, пригляди за ней, ладно? Не давай ей шевелиться.

Томми резво взялся за дело.

— Я присмотрю, Руди. — Он встал над ней, дергаясь и стараясь не улыбаться, а Лизель не сводила глаз с партийца.

Через минуту над ней спокойно стоял Ганс Хуберман.

— Папа.

На его губах шевелилась огорченная улыбка.

— Я все думал, когда это случится.

Папа поднял Лизель и повел домой. Игра продолжалась, а инспекция была уже в нескольких домах от Хуберманов. И за той дверью им никто не открыл. Руди опять закричал:

— Вам помочь, герр Хуберман?

— Нет, нет, играйте, герр Штайнер. — «Герр Штайнер». Папу Лизель невозможно было не любить.

Едва зашли домой, Лизель все выложила. Попыталась найти тропу между молчанием и отчаянием.

— Папа.

— Не разговаривай.

— Партия, — прошептала она. Папа остановился. Оборол желание распахнуть дверь и выглянуть на улицу. — Они проверяют подвалы, где сделать убежища.

Папа усадил ее.

— Умница, — сказал он и тут же крикнул Розу.

У них была минута, чтобы придумать план. Чехарда мыслей.

— Давайте его в комнату Лизель, — предложила Мама. — Под кровать.

— Ты что? А если они и комнаты решат осмотреть?

— У тебя есть другой план?

Поправка: у них не было минуты.

В дверь дома 33 по Химмель-штрассе раздались семь дробных ударов, и было уже поздно кого-то куда-то переводить.

Голос.

— Откройте!

Удары их сердец наскакивали друг на друга, сминая ритм. Свое Лизель попыталась съесть. Вкус сердца во рту не очень-то бодрит.

Роза прошептала:

— Езус, Мария…

В тот день на высоте оказался Папа. Он бросился к подвальной двери и кинул с лестницы предостережение. Вернувшись, заговорил быстро и без пауз.

— Значит, так, на фокусы времени нет. Можно отвлекать их сотней способов, но сейчас осталось только одно. — Он повел глазами на дверь и закончил: — Не делать ничего.

Не этого ждала от него Роза. Ее глаза расширились.

— Ничего? Ты что, спятил?

Стук повторился.

Папа был тверд.

— Ничего. Мы сами даже не будем спускаться — нам абсолютно плевать.

Все чуть не замерло.

Роза смирилась.

Окаменев от напряжения, она покачала головой и пошла открывать дверь.

— Лизель. — Папин голос клинком прошел сквозь девочку. — Главное — спокойно, verstehst?

— Да, Папа.

Она постаралась сосредоточиться на своем разбитом колене.

— Ага!

Роза в дверях еще спрашивала о причине такого вторжения, а добряк партиец уже приметил Лизель.

— Бешеная футболистка! — Он усмехнулся. — Как твое колено? — Фашистов обычно представляют не особенно жизнерадостными, но этот мужчина определенно был весельчак. Войдя, он сразу игриво склонился над коленом Лизель, делая вид, что изучает рану.

Неужели он знает? — думала Лизель. Может, он почуял, что мы прячем еврея?

Папа подошел от раковины с влажной тряпицей и стал промакивать разбитое колено Лизель.

— Жжет? — Его серебряные глаза были внимательны и спокойны. Испуг в них легко можно было принять за беспокойство о ребенке.

Роза крикнула из кухни:

— Жжет, да мало. Может, это ей будет урок.